Итак, Одиссей жил уединенно, свободный как от печальных, таки от радостных хлопот. Занимаясь спортом по много часов в день, он все жечувствовал, что ему чего-то не хватает, и сильно тосковал по земле. Когда тоскауже готова была одержать над ним верх, он навещал своих друзей. Ближайшимдругом и соседом Одиссея был Сизиф[42], дни и ночи напролетвкатывающий тяжелый камень в гору. По правде говоря, бывший царь Коринфа отнюдьне обязан был это делать. Его давно простили и разрешили заниматься всем чемугодно. Но Сизиф не оставил своего труда – вероятно, и здесь сказываласьмноголетняя привычка. Кряхтя и напрягая призрачные мускулы, он подставлял плечипод огромный гранитный валун, шаг за шагом медленно поднимаясь к вершине.Вокруг горы собирались толпы любопытствующих духов (в основном состоящие изновичков, привлеченных необычным зрелищем). Некоторые провожали Сизифа до самойвершины горы; они утверждали, что в глазах Сизифа появляется странный блеск, когдакамень, ценою нечеловеческих усилий поднятый в гору, срывается и с грохотомкатится в бездну. На все расспросы, почему он не бросит столь бесполезноезанятие, Сизиф отвечал, что не хочет терять свою роль – в конце концов, нужноже хоть к чему-то прилагать руки.

Другим товарищем Одиссея был Прометей[43],все еще прикованный к скале несокрушимыми цепями. Каждый день к Прометеюприлетал стервятник, чтобы клевать его печень. Камень почернел от потоков кровититана, льющихся из-под острых когтей и клюва; от разлагающихся кусков печени,оброненных стервятником, исходил нестерпимый смрад. Судьба Прометея быланепростой загадкой для древних богов. Этот упрямец не собирался отказываться отсвоих взглядов, далеко опередивших его век. Освободить его – значилоподвергнуть весь мир великой опасности: по единодушному мнению всехнебожителей, сознание людей еще не было подготовлено к восприятию идеи личнойсвободы и всей полноты связанной с нею ответственности. Сам Прометей держалсягордо и вызывающе, отвечая насмешками на увещевания родных и на предложениябогов смириться, образумиться и отречься от своих заблуждений. Было похоже, чтоон полностью вошел в свою роль и она пришлась ему по вкусу. В последнее время,однако, Прометей сделался угрюм и неразговорчив. Даже Одиссею по целым дням неудавалось добиться от него ни слова. Поговаривали, что единственным другомприкованного к скале титана является его верный стервятник.

Так однообразной чередой проходили дни, месяцы, годы.Одиссей скучал. Время от времени вместе с Ахиллесом или Орионом он охотился запризраком оленя, но эту охоту, конечно, нельзя было сравнить с настоящей: ведьпризрачного оленя невозможно убить. Даже если бы каким-то образом охотникамудалось поймать этого оленя, его все равно нельзя было съесть.

Внимательно выслушав Ахиллеса, пришедшего к нему за советом,Одиссей предложил своему другу отправиться к владыке Тартара Аиду[44],в мрачные подземные чертоги, где жил царь с царицей Персефоной[45].

У Аида было немало забот. Во-первых, постоянные конфликты сПлутоном, недавно ставшим верховным богом в сонме римских подземных божеств.Плутон давно высказывал идею разделения единой античной Преисподней на двесферы – греческую и римскую. До сей поры Аид твердо держал власть в своихруках, не допуская подобного передела подземного мира. Однако за последние годыПлутон приобрел большую популярность в царстве мертвых. Ему удалось добитьсяпризнания римской автономии. Таким образом Аид потерял контроль над добройполовиной своих владений. С одной стороны, он был рад этому: хотя латинянеформально подчинялись ему, у владыки Тартара вечно возникали проблемы с этимнародом, говорящим на непонятном ему языке. Римляне плохо ладили с греками, итеперь, когда они окончательно отделились, Аид надеялся навести порядок в своемцарстве. С другой стороны, отдав власть над римлянами в руки Плутона, он уже немог претендовать на роль верховного античного подземного божества, что ущемлялосамолюбие единокровного брата Зевса.

Во-вторых, Аиду не давали покоя более древние подземныебожества. Семитские, древнеиндийские и иранские боги и богини, постоянноссорящиеся друг с другом, сходились лишь в одном: считая греческих богов своимиотдаленными потомками, они претендовали на их владения. Этим древнейшимбожествам удалось скопить достаточно материала, указывающего на прямое родствомежду ними и греческими богами. Более того, они утверждали, что греческие богиснова должны вернуться под их власть. Аиду несколько раз удавалось отсрочитьрешающее голосование по этому щекотливому вопросу; однако день всеобщихперевыборов неотвратимо приближался.

Заботы, заботы… Им нет конца. Ох, и тяжел же ты, венецвладыки Преисподней. А тут еще явились Ахиллес с Одиссеем, требуявосстановления справедливости…

– Чего вы хотите от меня? – спросил их Аид. –Там, наверху, у меня уже давно нет никаких связей. За несколько тысяч лет мируспел перемениться. Прежние боги ушли, теперь появились новые. Знаете, что ониговорят обо мне? «К черту этого старика Аида», вот что они говорят.

– Ну, хоть что-то ты можешь сделать, – ответилАиду Ахиллес. – Если же ты настолько слаб, что даже такой пустяковойпроблемы решить не можешь, то сойди с трона и передай власть тому, ктоуправится с царством лучше тебя. На Генеральной Ассамблее Глав ЭллиническихЦарств и Правительств Преисподней я сам подниму этот вопрос. Вот скоро пройдутновые выборы…

– Эй, подожди, – сказал Аид. – Ни в коемслучае не делай этого. Дай мне подумать… Ты знаешь, кто ее увел?

– Алекто[46] сказала мне, что здесьзамешан некий демон, – ответил Ахиллес. – Демон – это бессмертныйдух, из эпохи более поздней, чем наша.

– А на чьей он стороне? – спросил Одиссей.

– Алекто что-то говорила мне про силы Зла и Тьмы, но ятак и не смог разобраться, какую из этих сил он представляет.

– Зло… Тьма…– размышлял Одиссей вслух. – Яполагаю, что это одно и то же. В таком случае мы знаем, куда следуетобращаться… Откровенно говоря, я никогда толком не понимал всей тонкостиразличий меж Добром и Злом. Однако в современном мире этим вещам придаютогромное значение.

– Я тоже, – сказал Аид. – По-моему, этопросто новая мода – толковать о добре и зле…